Арбуз. Бутылка портвейна. Стейк. Снова арбуз. Нож. Штоф с водкой. Рюмка, рюмка, рюмка. Кастрюля, батон хлеба, банан, яйцо, лимон. Арбуз. Водка... Все это – герои нового проекта художника Антона Тотибадзе. В его работах простые вещи и предметы становятся участниками какого-то веселого приключения. Обычный завтрак оборачивается любовной мелодрамой, где бестолковая розовая баночка с йогуртом тщетно пытается наладить отношения с полупустым угрюмым бокалом пива. Обычный обед превращается в историю многолетней и плодотворной мужской дружбы между борщом и штофом с водкой, с участием уже выдохшегося пива и пока еще бездеятельного, вялого арбуза. А обычный ужин становится началом еще невиданного эпоса с участием очнувшегося арбуза, неопределившейся бутылки, жесткой стопки водки, безнадежной пустой тарелки и главное тревожного полупустого стола, обещающего любое развитие сюжета. Иначе говоря, все обычное становится необычным и живым, все бездушное делается осмысленным, говорящим и действующим. Весь мир вокруг – веселыми наполненным множеством возможностей. Любая мелочь – приключение, любой стол – пир, каждая деталь – твой друг и товарищ. Несложно увидеть символ в свече или бабочке, важно показать, что множество историй может рассказать самая обычная пивная этикетка.Человек, которого называют «русским Андерсеном», автор важных московских перформансов «Сытные дни», нарушитель спокойствия и самый дорогой молодой художник Северо-Западного Административного Округа Антон Тотибадзе представляет новый проект: «Распорядок дня».
В одной фразе распорядок этот такой – встреча с друзьями, в том числе с арбузом, бутылкой портвейна, батоном хлеба, рюмкой, рюмкой, рюмкой. И с вами. Но есть важные подробности.
© Филипп Дзядко
––––––––––––––––––––––––––––––––––
Натюрморты Антона Тотибадзе складываются в некий сериал, герои которого переходят
из композиции в композицию. Спички, бутылки и банки, цитрусы и корнеплоды; батарейки приятельствуют, глиняные крынки дружат, флаконы с моющими средствами вступают
в коллегиальные отношения. "Веселые картинки" – и этот юмор (редкое, кстати сказать, качество для живописи) нередко прочитывается в них сразу, еще до того, как будет подтвержден подписью: сочетание гантелей с пивной кружкой, стаканом или ликерной рюмкой забавно и без указания на то, что это "Лихие 90-е" или "Спорт и досуг".
Литературная поддержка, впрочем, здесь важна: в своем роде она призвана легитимизировать и натуру, и сам материал. Ведь натюрморт – жанр с двойной биографией. С одной стороны,
его посредством искусство обычно говорит о себе самом – особенно в пору внутренних сломов, поисков языка и всякого рода формальной озабоченности – достаточно вспомнить расцвет натюрморта в начале ХХ века. С другой – он же самым непосредственным образом работает
в качестве свидетельства жизни, активизируясь в моменты, когда интерес к человеку и его частному бытию начинает превалировать над разного рода идеологическими конструкциями
и "большими нарративами" – и здесь, конечно, первым делом вспоминается бюргерская протестантская Голландия 17 –го – "золотого" для натюрморта века. Но вся эта сложная генеалогия, в сущности, принадлежит прошлому – история как бы завершилась, и живопись
как таковая, тем более, живопись с натуры – далеко не самое популярное сегодня занятие, особенно для молодого художника. Зато с "завершившимся" можно работать как с готовой формой -- вот Антон с ним и работает.
Здесь есть точно выстроенная система языковых отсылок к формальной истории
натюрморта – посредством отзывающихся в памяти цветовых и композиционных
(композиция-стенд с "героями", рядоположенными на авансцене, и композиция-разговор) сценариев. Но гораздо более внятным выглядит сценарий словесный – тонкая концептуализация натуры. Этикетаж вводит в историю предметов, съедобных и несъедобных, ярко выраженное персонажное начало. Натюрморты возвращаются в свое исходное (практически староголландское) историческое состояние – из них напрочь уходит "лабораторность", и они становятся рассказами даже не о вещах, а о людях, живущих
в окружении вещей и пользующихся ими. Знакомые и родственники автора, тетя Рая и баба Зоя, дядя Коля и дядя Джон, "баронесса Строгинская" и "Госпожа горничная", Холостой Охранник Сапожной фабрики и неизвестные фрики, Менделеев и "Петров-к- разврату-готов!" – все они здесь оказываются представлены – через "рацион"; "Папин ужин" невозможно спутать
с "Завтраком сестры". Скетчи, своего рода театр на столе – все это как бы надстраивается
над живописью, сообщая ей некую дополнительную длительность, включая в арсенал ее средств категорию времени.
Это очень живое, свободное и наблюдательное рисование. И удовольствие, с каким оно осуществляется, – удовольствие и от постановок, и от придумывания пластических
и словесных мизансцен, и от самого движения кисти – передается зрителям.
© Галина Ельшевская
Москва, ул. Образцова 11
даты выставки / dates:
19.11.2012 — 24.11.2012
tiser: